Горацио (Письма О. Д. Исаева) - Страница 40

— Не всех принудит, — замечает принц, — тому порукой вот этот самый твой текст. Итак, хотя автора хроники нет, но по меньшей мере — есть же хроника! И потому займёмся тем единственным значительным её персонажем, которого кто-то собирается оставить в живых. Назовём этого кого-то всё же автором, для удобства… Одним эвфемизмом больше — что за беда! Что же сообщает автор хроники о записывающем её, о писце, о тебе, Гор?

— Ну, не каждый текст обязан иметь автора, — уклоняетcя от ответа Гор. По моему мнению, вообще невозможно разобраться в том, кто чего автор. Придётся разбираться без конца. Остановимся же на очевидном: вы видите, принц, что пишу я? Значит…

— Автор — ты же?

— Я свидетель, — скромно опускает глаза Гор. — Я имею в виду — остановимся на том, что автор неизвестен.

— Нет, не остановимся! Итак, твоя хроника — по твоему же утверждению вставной роман неизвестного автора в этот текст. Но по отношению к её двойнику, истории, она же — плохо подогнанное платье. Вот ты, пусть и не автор, собираешься меня хоронить как собаку, позорно закапываешь меня в землю, втаптываешь в скверную грязь, которая всегда грязь, осень на дворе или весна: под звуки пьяного оркестрика, в сопровождении обнищавшего рыцаря, который клянчит у прохожих подаяние, пользуясь удобным случаем… А ведь в начале хроники меня ожидало блистательное царство Артура, и меня, собственно, уже отправляли туда как воина! Кому выгодны такие превращения, такие изменения текста, ответь! И мы ответим на вопрос: кто всего автор.

— Отнесите этот вопрос к более поздним комментаторам, — снова уклоняется от ответа Гор. — Это их вина. Ну, хотя бы к автору того текста, куда моя хроника входит лишь составной частью.

— Нет текста, кроме этого текста! — решительно заявляет Амлед. — Не хочешь отвечать ты, отвечу я. Хороня мертвецов и оскверняя их могилы, ты скрываешь своё авторство. Вот и всё, иного ответа нет. Ты подгоняешь свою хронику под якобы чужой текст, анонимный, чуть ли не Божественный, и в то же время утверждаешь отсутствие всякого автора, в том числе и Бога. И всё это с целью приукрасить, скрыть вопиющую корыстность твоих целей. Отсюда: твоя хроника вовсе не двойник жизни, и не хроника, стало быть, вообще. Она — лишь рассказ о тексте, и всё. Рассказ о тексте, о форме его, об авторских ухищрениях, но не о любви и смерти, или о бессмертии, как бы ты ни пытался это доказывать. Да ты и сам невольно сознаёшься в этом, пытаясь остаться в живых, когда вокруг тебя естественный конец повествования приводит жизнь к смерти, когда смерть уже почти опустошила не только холмы этого их Корнуолла, но и все три части света! Когда умрут все — никто не спросит с автора текста: зачем он всё это породил. То есть — ты. Но пока не все умерли, пока я жив, можно успеть найти этого автора и спросить с него. То есть, с тебя. Взыскать с него, то есть — с тебя, кару. Где же тебя искать? Это нетрудная задача. Искать тебя следует на месте действия, то есть — здесь, в обжорке, называемой тобою с невероятным цинизмом «Пятым Римом». Да, именно в обжорке, куда являются все персонажи, чтобы их занесли в хронику, совмещаются границы жизни и твоего рассказа, этого текста о тексте. Значит, именно там сидит автор, заносящий их в текст, то есть — ты. Ибо это ты сидишь в обжорке за столом и пишешь, ибо это ты — тот единственный, кого ты же оставляешь в живых. Попробуй возразить, что всё это не так! Сказанное мною полностью опровергает твой тезис, что наличие текста на столе обжорки — вовсе не предполагает наличие рядом его автора. Итак, пока ещё не все умерли, пока ещё жив я, я и спрашиваю тебя, Гор: зачем ты это всё делаешь, чего ты добиваешься?

— Вы не правы, принц… — менее уверенно возражает Гор. — Ваше восстание против хроники и её автора — простая неблагодарность. Ведь благодаря именно ей вы стали вдвое богаче, прожили жизнь вдвойне интересную, наполненную событиями вдвойне — благодаря тому, что в этой хронике слились совершенно чуждые друг другу, согласно иным хроникам, жизни Гамлета и Тристана. Стало быть, благодаря этой хронике, вы и бессмертия получили вдвойне, если такое возможно… Не говоря уж о том, что только благодаря этой хронике вам удалось посетить Британию! Нам осталось лишь ВМЕСТЕ устранить некоторые неувязки, возникшие вследствие этого слияния. Например, Фортинбрас, руководитель похоронного оркестрика, пусть уложит вас не в одном месте — а тоже в двух. Сделать это просто, если в обратном порядке разделить вас надвое, скажем, вынуть у вас всё внутреннее через глаз, чтобы не повредить остального. Так, как это делает аист с лягушкой, вытаскивая её из пруда. Затем вас одного преспокойно хоронят на обоих берегах канала, а записи в регистрационных книгах будут лишены погрешностей в отношении рождения и смерти вас обоих.

— Отвечай! — настойчиво требует Амлед. — Не обо мне уже речь, читай, что написано в хронике о тебе самом, умираешь ли там ты!

— Но этого не может быть в хронике, принц! Да и что за опасная мысль!.. Видите ли, принц, такая мысль может заставить меня писать бесконечно…

— Читай! — заносит Амлед над головой Гора свою грозную оловянную кружку.

— Хорошо, хорошо! Если вы так настаиваете, — пожимает слегка побледневший Гор плечами. — Пожалуйста. Однако, вам и самому пора бы научиться хотя бы читать, если уж не писать… Итак, написано: «Гувернал и Бранжьена занимают королевские троны в Дании и Лоонуа». Но это не мой почерк, это подлог, враки! Это какая-то случайность, вздрагивание рыбьей кости, может быть, оно само…

— Иными словами: Гувернал и Бранжьена занимают места Амледа и Тристана, устало произносит принц. — Это и есть свидетельство позднейшего комментатора. Я понимаю тебя, Горацио. Пока существует трон Артура в Камелоте — тебе не влезть на трон в Дании. Логично. Но, Господи Боже Мой! Для этого вот я высидел столько времени в вонючей обжорке!.. Для того, чтобы узнать все эти гадости, превратиться из королевского отпрыска в исчадие беглого дьячка и умереть, как умирают только безродные космополиты и вонючие псы: лишённым достойного погребения, доброго напутственного слова и доброй о себе памяти.